Она с девичьей прытью прыгнула мне на шею и мы по родственному смачно расцеловались в губы. Она пахла дорогими духами, была весела, жизнерадостна, из нее просто струилась радость. Гришка же напротив, был чем озабочен, хмур и невесел, казалось даже, что Наташка порой раздражает его своей неуемной радостью Как и всегда бывает после долгих разлук вопросы сыпались градом, мы перебивали друг друга, кричали, хохотали. Шум в доме стоял великий. Тетка Настена жила со своим дядей Васей в крепком бревенчатом доме с обширной застекленной терраской и пристроенным к дому просторным, чистым сараем. Поодаль дома была срублена банька, рядом был пчельник, огород, сад. Дом стоял в Кормушке на самом выгодном месте – небольшом холме с чудесным видом на протекающую внизу в долинке речушку Змейку с широким песчаным откосом и озерцом, в котором мы так любили купаться. И моя жена Нина и Наташка выросли в этих местах, все им здесь было родное. Настена доводилась сестрой моему тестю, никуда не выезжала из родной деревни и жила со своим дядей Васей в этом самом наследственном доме, который стоял в Кормушке с незапамятных времен, когда в колхозах боролись с кулаками, в лесных землянках коротали свой век недобитые белогвардейцы, а в сельсоветах свирепствовали комбеды. Жили они всегда в достатке, детей не имели и были рады, когда у них гостили родственники. Вечером, после обильного застолья, на котором дядя Вася потешал всех солеными деревенскими шуточками и ядрено поддевал москвичей, не стесняясь в выражениях, он еще немного поиграл на гармошке, а когда большие настенные часы с невыразимым шумом и хрипом пробили полночь, все стали укладываться спать. Разместить нас было непросто. Те, кто постарше заняли высокую, двуспальную кровать и диван, а всю молодежь уложили в горнице на полу. Для нас с женой и Гришки с Наташкой притащили две огромные пуховые перины и разложили их рядом на полу. Жены легли по краям, а мы с Гришкой друг к другу спинами. Ночью стало очень жарко и Гришка переполз через жену на край перины, так что Наташка оказалась рядом со мной. Я сразу почувствовал прикосновение ее горячего бока. Она спала в длинной полотняной рубашке и моя рука совершенно случайно упала ей на плечо. Вдруг я почувствовал, как она легонько приподнимает плечо и сдвигает кисть моей руки ближе к своей груди. Я не сделал ни малейшего движения воспрепятствовать этому. Ладонь моя оказалась совсем близко к ее соску и он напрягся, будто в предвкушении ласки. Я, млея от страха быть разоблаченным и пойманным, чуть-чуть пошевелил пальцем и прикоснулся к соску. Наташка сделала мне знак едва заметным ласковым прикосновением. Рука моя осмелела. Я стал легонько поглаживать сосок и трогать его. Дыхание Наташки стало прерывистым. Мне мешала ее полотняная рубашка, потому что я не мог пробраться к голой груди. Она слегка пододвинулась ко мне, переменила позу и пустила руку в проем. Мы действовали крайне осторожно, бесшумно. Никто ничего не слышал и не видел. В комнате была кромешная тьма и все, после обильной выпивки, спали как убитые. Я гладил Наташку по голой груди, щупал ее набухающие соски и тихонько целовал в шею. Вдруг я почувствовал, как она сгибает ноги в коленях, лезет к себе руками под рубашку и снимает трусы. Хуй мой встал дыбом. Она вытащила трусы и провела ими по моему прыгающему от возбуждения хую. Я придвинулся к ней ближе и залез рукой под рубашку, подбираясь к пизде. Скоро моя рука уже лежала на ее выпуклом лобке, увитом нежными шелковистыми волосами. Я с невыразимым наслаждением сунул пальцы в вульву, нащупал клитор и стал ласкать его. Наташкина рука залезла ко мне в трусы и нежно и трепетно дотрагивалась до хуя, поглаживая его. Я вовсю орудовал у нее во влажной, истекающей соком пизде и прижимался к Наташке теснее. Надо было что-то делать, не мог же я трахнуть ее прямо здесь. Мы до такой степени возбудились, что не могли более себя сдерживать. Наташка раздвинула ноги, так чтобы я мог подлезть под нее и попыталась впихнуть мой хуй во влагалище. Он вошел в него, вошел глубоко, я почувствовал как член обволокло горячими нежными тканями, но оставаться в таком положении и продолжать соитие у нас не было никакой возможности. Как только бы мы начали громко дышать и шевелиться, нас сразу бы засекли.
