Я тоже прибежал на крики. Стыдно признаться, но вид моей сестры, яростно совокупляющейся с ухающим орангутангом так возбудил меня, что я, не в силах совладать с собой, тут же вырвал Катрин из плена лохматого соперника и сам попытался ею овладеть. Она же, увидя новую игрушку, набросилась на меня и повалила на пол, охваченная страстью. Только что лишённая девственности, окровавленная пися моей сестры насаживалась на мой орган с жадностью питона, заглатывающего жертву. Отец, ломая руки, вскричал, что не выдержит такого позора и бесчестья. Мало того, что его дочь отдала цветок своей невинности обезьяне, после чего её, конечно же, ни один порядочный парижанин не возьмёт в супруги, - так она ещё и предалась отвратительному любострастию с родным братом на глазах своего отца!
Чтобы излечить дочь от наследственного помешательства, а паче того, чтобы скрыть опозорившуюся от людских пересудов, родители решили отдать ее в монастырь. Меня же, для присмотра за Катрин, также было решено направить вместе с ней. Полагаю, что, не говоря о том вслух и зная нашу с Катрин подверженность одному и тому же недугу, наши родители надеялись, что мы с сестрой, при необходимости, будем по-родственному «подлечивать» друг друга, дабы наши необузданные страсти не привели нас к ведущим к усугублению позора связям с другими людьми. Как же ошибались наши бедные родители! Но вот сборы закончились, Париж остался позади. Пара гнедых увозила нас в монастырь, углубляясь по безлюдной дороге в лес. Салатно-зелёные кроны лиственных деревьев шептали над нами, а в сумраке кареты мои пальцы нежно играли грудями сестры. Монастырь, в который мы прибыли, имел вид суровый и неприступный – низкие строения из серого камня, соединяющиеся между собой переходами с навесами. Но местность вокруг была живописной и умиротворяющей. Моё внимание привлекло одно из строений, стоявшее отдельно от других. Я спросил настоятельницу, что там находится.
- Увидишь, - загадочно ответила она.
С наступлением ночи я заметил из окна своей кельи, что к тому самому отдельному строению сходятся монахини, одетые в простые черные туники. Волосы их были распущены, ноги разуты. Нас с сестрой тоже позвали принять участие в общем сборе. Мы отправились вместе со всеми, не имея ни малейшего представления о том, что нас ждало. Войдя под своды, мы оказались в просторном помещении. Часть участников сидела,другие лежали на подушках. На низкий стол подавались блюда из жареной баранины и вино, которое монахини делали сами. После еды разгорались и румянились лица женщин. Настоятельница вышла к амвону, и началось слушание торжественной и великолепной проповеди. Первые же слова проповеди привели меня в смущение и смятение, ибо это были слова, совершенно неподобающие для монастырских стен. Настоятельница говорила о «священном соитии», об инкубах и суккубах – духах, совокупляющихся со спящими людьми, и о многих других, ещё более откровенных и развратных вещах. Я смотрел по сторонам, рассчитывая узреть на ликах монахинь праведное возмущение, однако ничего такого не заметил. Напротив, эти женщины слушали речь настоятельницы как нечто привычное и любопытное. Становилось шумно, раздавались пьяные возгласы, взрывы смеха, звон посуды. Вдруг я увидел, как одна из монахинь,
подарила своей соседке поцелуй, поцелуй чувственный и пламенный, отнюдь не смиренный послушнический. Этот поцелуй, словно молния, зажёг толпу, побудив присутствующих к немыслимым действиям. К моему крайнему потрясению, монашки стали разоблачаться от одежд, частично оголяясь. Женщины сходились парами, сплетались в пылких обьятиях, губы сливались с губами, тела сливались с телами ... подавленные вздохи сменялись словами любовной истомы, жарким бредом разливающегося огня страстей. Вскоре становились недостаточными поцелуи щек, грудей, плеч, и одежды были сброшены полностью! Обнажалось бесподобное зрелище! Гирлянда женских тел, гибких, нежных, сплетенных в быстрых или медленных касаниях, тончайших, воздушно-сладостных и безумно пылких и резвых порывах. Впившись глазами друг в друга, стремились взаимно обольстить самыми невообразимыми позами. Сраженная подвергалась нападению победительницы и давала себя опрокидывать, вьедаться в сладчайшую середину ее тела, чтобы обе испытывали одинаковое наслаждение. О Господи! Куда я попал! Да это не монастырь, а вертеп какой-то! Происходящее возбудило меня. Я тоже разделся, надеясь воспользоваться благосклонностью монашек. И эти изголодавшиеся по мужскому телу женщины с криками набросились на меня. Ну а мне, с моим недугом чрезмерной любвеобильности, недугом, о котором монашки не знали, были только в радость эти нескончаемые требования удовлетворять то одну, то другую, то сзади, то в ротик, а то одновременно сплетаться с несколькими распутницами, которые использовали моё тело, как им вздумается, засовывая мои конечности в свои влагалища, соблазняя меня целыми рядами выставленных голых задов, целым морем студенисто дрожащих грудей, и множеством раскрытых красных влагалищ, готовых алчно присосаться к моей плоти. Мега Порнорассказы на портале порно тэлес точкa ru. Во время этой вакханалии я заметил, что монашки и сестру мою не оставили без внимания. С неё сорвали одежду, поцелуи, нежные укусы осыпали ее с ног до головы. Сестра, для которой женские ласки были в новинку, сначала пыталась сопротивляться, но потом покорилась. Катрин была зацелована, смята и стерта... от щипков она вскрикивала, а затем тихая ласка вливала в неё покой. Одна из монашек уложила Катрин, протиснула свою голову между ног моей сестры. Язык монахини раздвигал, покусывал и потягивал две розовые губки Катрин, забирался в чашечку и медленно расходовал сладкую негу. Возбудившись, сестра вскочила и бросилась ко мне, ибо её распалённая манда требовала крепкого проникновения, а я здесь был единственным мужчиной. С силой страсти отбросила она обнажённых самок, услаждающих себя моим телом, и я вонзил свой член в шелковистую трещинку своей сестрицы, задыхаясь от ненасытимого зуда. Монашки с криками окружили нас. Они знали, что мы с Катрин приходимся друг другу родными братом и сестрой, поэтому для монашек наше соитие составило редкостное и занятное зрелище. Вокруг нас с Катрин образовался круг любопытных. Голые монашки вовсю глазели на нас, подбадривая, похотливо сопя и со стонами мастурбируя, а в центре круга мы с сестрой жарко совокуплялись. Вдруг несколько монахинь с возгласами выбежали из зала, словно вспомнив о чём-то. Вскоре они вернулись, принеся целую корзину икусственных приапов, изготовленных из дерева или каучука. Все монашки со смехом нахватали эти заменители мужских органов. Они решили превратиться в мужчин и, при помощи искусственных приапов проткнув друг другу зады, стали бегать вереницей по залу, предаваясь непристойному веселью. Поскольку уже совсем стемнело, зажгли множество свечей. Принесли еще вина, и разнузданные забавы продолжались всю ночь. Только под утро все успокоились. Тихие лучи утреннего солнца встречали груду женских тел в обморочном состоянии и диком безумии. Проснувшись среди пьяных голых тел, я приподнял голову. Что я увидел! Надо мной стояла моя дражайшая маменька! Приподняв юбки, она ласкала пальцами своё пушистое влагалище, любуясь мною спящим и обнажённым и, видимо, возбуждённая картиной остановленной оргии.
- Как вы здесь оказались, матушка?! – вскричал я в изумлении, вскакивая на ноги.
- Я решила проведать вас с Катрин, - ответствовала мать. – А также я приехала к своему возлюбленному сыну, который, как никто другой, способен ублаготворить моё женское естество, - с этими словами моя маменька взяла меня за руку, и повела в мою келью. Там, ни слова не говоря, она сбросила платье, раскинулась под пологом постели и отдала мне на растерзание свои полные груди, ягодицы и сочный персик между ног. Бог мой! Я прыскал и прыскал на мою маму и внутрь неё, словно гигантский шприц, чья ёмкость измеряется галлонами спермы. Мать только счастливо вздыхала и постанывала, обливаемая белыми струями и вновь подставляя какую-либо из своих сладких дырочек. Словно тестомес, я неистово разминал мамины ляжки, засовывал ладонь в её мокрое влагалище, тёрся членом обо всё её тело, испытывая крайнее наслаждение от того, что ебу свою родную мать. Она тоже получала удовольствие, вскрикивая:
- Ещё, ещё! Твоя ёбаная мать хочет твой гладкоголовый, розовенький хуй! Самый лучший, самый сладкий хуй в мире! Растяни мои губки, сын мой! Засунь мне в задницу! Иди ко мне, мой малыш, плоть моя! Вернись во влагалище, породившее тебя!
Покидать монастырь наша мать уже не захотела. Она стала одной из сестёр-монахинь. Пожертвования, которые делала монастырю наша семья, позволили ей осуществить этот план. Наш отец продолжал находиться в Париже, ещё ранее разведясь с родительницей. Я же остался жить в том утопающем в зелени уголке, придя в состояние полного душевного и физического равновесия, ибо теперь у меня всегда под боком было лекарство от моего недуга, и при необходимости меня нежно и усердно лечила то сестрица, то матушка, а то и обе сразу. Я был им благодарен, ибо только их родные тела вызывали у меня возбуждение столь сильное, что за ним и удовлетворение следовало соответственное, истинно глубокое и умиротворяющее мой недуг. Если же усердие моих родственниц иссякало, это была не беда – ведь, имея раньше лишь одну сестру, здесь я обрёл сестёр множество.