Позже было проще, но поначалу я просто не знал, как себя вести. Мне было страшно окликать её, даже шёпотом. Страх, что кто-то проснётся, страх, что происходящее — ошибка, недоразумение, и что своим голосом я развею этот сон.
Я проснулся от навязчивых прикосновений и первое время делал вид, что всё ещё сплю. Потом моё притворство стало очевидным. Я услышал едва слышный шёпот. Я открыл глаза. Я увидел, как ниже женского лица, от плеч и ниже, нет «ничего»...
То есть, никакого покрова: начинаются голые плечи и так дальше и дальше. В темноте я разглядел неприкрытые колени, согнутые мне навстречу. Мы лежим на боку, лицом друг к другу. Выше колен — широкий живот.
Я не привык видеть её без одежды, поэтому растерялся. И в этой растерянности происходящее показалось мне особенно порочным.
«Шшш... «— едва слышно шипит она, замечая, что я заморгал.
У неё широкая талия и оплывшая грудь. Титьки. Что-то глубинно отзывается во мне при их виде, что-то проказливое, похотливое.
Женщина немногим за сорок, темнота смазывает знакомые черты: плавный овал лица, аккуратные брови, неизящная линия вытянутого носа. Она лежит на боку, лицом ко мне, близко-близко, готовая прервать мой шёпот, если я вдруг запаникую.
Она вплотную приближается к моему уху, и я ощущаю влажное тепло её дыхания.
«Что?» — переспрашиваю я.
Пол года или год назад я уже один раз похожим образом «сглупил». Мы тогда всерьёз не знали, что делать, и нам не оставалось ничего, кроме как поссориться. Однако мы делали вид, что ничего не произошло, и постепенно всё забылось. Во всяком случая я так думал. И вот теперь...
Мы прислушиваемся к каждому звуку. Телевизор приглушённо доносится из зала, где спят Марина с мужем. Вернее, где должна сейчас спать Марина с мужем. Однако вместо этого она здесь, со мной.
Мы в соседней комнате на кровати.
Я не вижу на её лице выражения, я вижу лишь блеск в углублениях глазных впадин — блеск глазных яблок. И этот блеск на какое-то время парализовал меня. Затем моими ладонями завладели, направив их по гладкой коже живота и выше.
Шли минуты. Десять минут. Пятнадцать. Двадцать. Одеяло было отброшено. Я зацикленно мял груди, снова и снова возвращясь к отвердевшим соскам, слегка их покусывая, стараясь не чмокать так уж явно. Написано специально для сайта: ПopнoТэилз точка РУ. И всё это время я чувствовал, как в умелом плену женских рук пульсирует мой член.
Я всё подавался вперёд, ещё и ещё, пока не навалился на тётю Марину полностью. Затем, направляемый чуткой хваткой, втиснулся в её горячее нутро. Медленно-медленно мы приступили к половому акту, о котором я так мечтал и которого так опасалась Марина.
Возможно, её довела обстановка, в которой мы оказались. Она много думала о том, что я в тот раз сделал: покусился на нечто недопустимое, не убоявшись присутствия её мужа. Не постеснявшись моей мамы, которая также находилась неподалёку. И вот теперь что-то в ней сорвалось, что-то надлмилось.
Её личная жизнь была до нельзя умеренная, вплоть иногда даже до полного её отсутствия. Поэтому в разное время мысль о «недопустимом» по-разному влияла на её способность рассуждать умеренно. И вот в какой-то момент эта мысль затесалась среди мыслей меньшего порядка, приравняв себя к ним.
Вспоминать о том случае стало привычным для неё. Сама мысль, что я «был бы не против», возмущала её сразу на многих уровнях. Она вспоминала свои причитания и упрёки. Вопросы: «Ты совсем что ли?», «Тебе не стыдно?», «А если я твоим родителям расскажу?» (Забавно, что она не упомянула супруга.)
И вот, когда я по случаю соревнований остановился у них на ночлег, она решила «припомнить» мне мои тогдашние домогательства, которые окончились постыдным фиаско...
• • •
Наутро мы коротко поговорили о чём-то... непонятном. Этого нельзя было избежать. Это были скорее взгляды, что-то невербеальное. Потом было ещё одно утро. Потом, уже спустя какое-то время, мы обсудили всё куда обстоятельней. В спокойной обстановке это казалось ещё более аморальным — говорить о таких вещах непринуждённо. Да ещё и переписываясь в вк.
Разумеется, так нельзя, и тут не может быть никаких «но». Однако глупо отрицать, что подбное не может возбуждать. Может, и ещё как. И чем пронзительней чувство безнаказанности, тем полнее это осознаешь.
Странно ли, что мы оказались уязвимы перед такого рода чувствами? Мне ещё предстоит понять природу этого всего.
Степенные начинания не встретили достаточного сопротивления и дали разгон новой инерции, и я не думаю, что ситуация изменится. По крайней мере не в ближайшее время уж точно.