– А ты? – увильнул от прямого ответа Баклан, ладонью легонько сжимая, несильно стискивая Архиповы ягодицы. – Ясное дело, что хочу! – простодушно отозвался Архип, чувствуя, как наслаждение, свидетельствующее о приближении оргазма, медленно отступает, притупляется, словно опять сворачивается в невидимый клубок. – Хуля нам, пацанам, не попробовать... попихаем друг друга в попец – ничего от этого не изменится... мир, бля, не рухнет! Главное, чтоб никто ничего не пронюхал – никто ни о чём не…
И снова Баклан невольно удивился, что до такой простой мысли – воспользоваться увлажняющим кремом Факса – он, Баклан, не додумался сам... желая хоть как – то компенсировать собственную недогадливость, Баклан, глядя на Архипа, отозвался не без легкой иронии: – Точно, бля! Ты, Андрюха, как мозговой центр – все попросы решаешь как семечки щелкаешь... что бы я делал без тебя, а? "То же самое, что ты делал до этого: в кулак бы дрочил, как это делают все!" – с полными на то основанием мог бы ответить…
Они, Баклан и Архип, вслед за Зайцем покинув туалет, молча почистили зубы, молча умылись... что говорить про Коха или, тем более, Зайца, если даже Баклан – младший сержант Бакланов – не понял, всерьёз сказал рядовой Архипов ефрейтору Коху "готовь вазелин" или же это была в устах Архипа всё – таки метафора – фигура речи, – ещё вечером Баклан сказал бы, не задумываясь, что слова эти не имеют никакого буквально значения, но теперь... теперь, на исходе этой необычной ночи, обновившей многие смыслы…
– Ясное дело, что кайф! – отозвался Баклан... и, глядя Архипу в глаза, он не смог удержать себя от вопроса: – А ты, бля... ты будешь здесь Зайчика трахать – с ним, бля, будешь в очко кайфовать? Собственно, об этом Архипа можно было бы и не спрашивать... оказавшись невольным свидетелем разборки Архипа с Кохом, младший сержант Бакланов не мог не видеть, что Архип в туалете однозначно защищал салабона Зайца от нападок Коха, и хотя в словах Архипа о том, кто где служил, а кому где служить…
Французский философ – просветитель Жак – Жак Руссо, живший в XVIII веке и оказавший немалое влияние на развитие европейского гуманизма, в своей "Исповеди" вспоминает, как в юности он оказался в неком убежище, где его среди прочих должны были обратить в католическую веру; и как в этом убежище один из таких же обращаемых в него влюбился, а влюбившись, попытался склонить его к однополому сексу, – вот как описывает Руссо это происшествие: "Один из двух бандитов, выдававших себя за мавров, полюбил…
И ещё одна вещь его расстраивала – Шестаков не прекратил своих насмешек и всегда старался выставить его перед матросами полным идиотом. Почти каждый день он доводил его до слёз. Дисциплина в отделении была настолько плохой, что капитан вынужден был вызвать мичмана Дольского к себе и сделать ему строгое замечание. Михаил пообещал исправить ситуацию и добиться послушания, но на самом деле он понятия не имел, как это сделать. Он просто ждал окончания плавания, считал дни. Оставалось ещё четыре…
– Как дельфин, – улыбнулся Шестаков, вспомнив давний разговор, бывший в те времена, когда мичман пытался завоевать расположение своих подчинённых. – Вот именно. Не хандри, Ванька. Есть надежда! Когда Панин ушёл, Шестаков принялся анализировать: а есть ли, в самом деле, надежда? И чем дольше он об этом думал, тем больше приходил к выводу, что есть, и не такая уж призрачная. Места здесь и впрямь очень судоходные. Шторм тогда к утру уже утих, и человек в море должен был быть виден издалека. Акулы…
Антон, мимолётно упомянув четыре имени, сам не знал, на какую волну он меня настроил... и не только не знал – он даже a priori знать об этом и не может, и не должен! А между тем... Толик, Серёга, Вася, Валерка – для меня это не просто четыре имени, соединённых вместе, а это для меня... Альбом оказывается там, где я, собственно, и предполагал, – лет n, если не больше, этот альбом не попадался мне на глаза, потому как даже при переезде на новую квартиру несколько коробок я за ненадобностью просто…
Я неспешно листаю страницы альбома, – переворачивая страницу за страницей, я ностальгически всматриваюсь в лица парней из моей армейской юности... лица парней, присягавших стране, которой давно уже нет, как давно уже нет тех парней, что застыли – замерли на чуть пожелтевших фотографиях, – время нашей юности безвозвратно ушло, и его точно так же нельзя повторить, как невозможно дважды войти в одно и то же течение несущей свои воды реки... вот – дивизионный писарь, после отбоя писавший "память о…
Эдик, глядя на фотографию, называет город... город на юге Урала. – Я два года... точнее, два лета... два лета подряд ездил к нему в гости, а потом жене его показалось, что он уделяет мне слишком много времени – что – то ей не понравилось... ну, и на третий год отец меня на каникулы уже не позвал – в гости не пригласил. И связь с ним я потерял... а альбом запомнился! – Эдик, глядя на меня, улыбается, сам удивляясь тому, как могло случиться – произойти такое совпадение. – Почти тот же самый…