Давно живут волки, и законы свои пишут, и неписанным законам следуют. Жил был Волк. В лесу ли он жил или в городе, в деревне ли какой, где партнершу красивую и умелую не разыщешь, я и не припомню. Только вот голодный был волчище-то, просто жуть! Но покушать любил изысканно, не хватал все подряд, без разбора, как некоторые из его друзей. Возьмется он покушать, чтобы в удовольствие все это было, значит, и для себя и для сотрапезников. И блюда вкусить он умел, с чувством, не торопясь, разбирая…
Солнечным майским утром его ноги ступили на уже раскаленную воронежскую почву, а взгляд коснулся ее, пройдя по ее прекрасному телу, буквально пожирая ее с головы до ног: Боже, пронеслось у него в голове, как иногда прекрасен твоего творенья миг. Завидев улыбку на ее лице, он сказал ей привет, и его губы потянулись к ней, ее же приоткрылись ему в ответ: определенно, слаще ее губ нет. Прекрасные ноги ее были обтянуты темной чернотой чулок, и взгляд пожирал ложбинку между ее больших грудей, чьи…
Почему так всегда получается, если ты хочешь уйти — тебя заставляют остаться, остаёшься — просят уйти? Каждый человек труслив по своей натуре: один залезает на высоченную гору, доказывая этим, что он победил свою трусость, другой прыгает с парашюта, ну а третий: а третий просто убегает. Я не просила этой любви, я вообще не просила никакой любви. И его любовь я старалась не замечать. В конце концов, как можно заметить то, чего не было, и, скорее всего никогда не будет? Но чем больше я ничего не…
Я люблю тебя. Люблю тебя от пальчиков ног до кончиков твоих длинных светлых волос. Люблю делать тебе массаж, лишь легонько прикасаясь к твоей гладкой спине подрагивающими пальцами. Мне так нравится, когда от этих ласк ты вздрагиваешь и покрываешься мурашками. Я знаю, в этот момент ты хочешь меня, хочешь, чтобы мы хотя бы на миг стали одним целым. Я люблю тебя — своего первого мужчину, свое вдохновение и радость, свою боль и страх, свои слезы и свой счастливый хрипловатый смех после того, как ты…
Волна омывала белоснежные ноги, терзала сердца, ночная легкая и глупая морская волна... она несла радость и легкость туда где люди обретают любовь и забирала с собой боль и страдания... Её взгляд сквозь ночь в никуда... тихие крики птиц доносящиеся из далека волновали сердца. Она была обречена на вечную жизнь и вечную любовь к нему... Каждый раз при ее взгляде он превращался в морскую пену. Он пытался разлюбить ее, но ее голос, боль... не могли отпустить его сердце. Он был обречен быть всегда…
Она была из тех ангелов, за которыми лучше наблюдать с земли. Что он и делал. Вооружившись дедовским биноклем, он подползал на расстояние запаха к сокровенному кусочку дикого пляжа, где она совершала ежедневное рождение из пены. Зачем бинокль, спросите вы. Да как же без него разглядеть пушинку на янтарной коже, пшеничный завиток волос, искру в глазах... Горсть песчинок, спрятавшихся от песочных часов там, куда до поры не заглядывает Время. Он любил чередовать алчность, вооруженную цейссовскими…
Сижу и горланю песни... Не потому, что мне грустно, нет просто хочется чем-то заполнить ту пустоту, которая образовалась после того, как ты ушла... Ушла... просто ушла... Нет, не из моего сердца. Там всегда живет твоя улыбка и твой счастливый голос. Такой ты и останешься для меня. Как много в нас непохожего, казалось бы, что могут два абсолютно разных человека делать вместе? Парадокс? Почему ты выбрала меня? Почему играешь со мной? Это на всю жизнь закроет дверь в мое сердце тем, кто захочет…
ЕЕ разбудил гром. Она открыла глаза и отбросила одеяло. Темнота прикасалась к ЕЕ обнаженному телу. Она специально сегодня не пользовалась пижамой, чтобы чувствовать себя свободной. ЕЕ щеки, бедра и животик трогали шелковую простынь, ее ноги скользили, нежно лаская постель. Она поднялась и посмотрела в окно. Услышала шум прибоя и легкие стоны ветра. Накинув рубаху, Она пошла на берег ждать грозу. Пустынный пляж освещался отблесками луны, которые зайчиками отражались от воды. Ее босые ноги…
Опавшие листья, чуть влажные от налёта осенней грусти, тихо шелестят под ногами. «Наш-ш-ш, наш-ш-ш, наш-ш-ш», — — плещется шёпот её шагов."Час-с-с, час-с-с, час-с-с», — — отдаётся шелест моей поступи в чуткости тающего леса. Да, это наш час, наш день, наш многолетний медовый месяц. Она идёт по цветному лиственному ковру босиком, небрежно болтая зажатыми в левой руке туфельками. Идёт впереди меня, не оглядываясь, уверенная в том, что я буду следовать за ней всюду, куда бы она ни направилась.…
Синее небо надо мной. Ашхабад. 1982 год. — Э, пацан, стой! Я повернулся. Туркмены. Человека три. Бегут. Сматываться поздно. Подбегают. Двое старше, один такой же. — Бабки есть? Деньги конечно есть. Двадцать пять копеек. Двадцать в одном носке под пяткой. И пять копеек, в другом носке, как раз сжимаю пальцами ноги. Но им пока об этом знать не обязательно. — Нет, — говорю, — нету, в столовке прожрал. Они изучающее рассматривают меня, размышляя, вру я или нет. Физиономия у меня честная и открытая.…