Как пришли дьячок с Евтухом, Не повёл Хома и ухом, Даже слова не сказал, Лишь таращил вдаль глаза… Видно отказали ноги, И пришлось звать на подмогу Козаков, чтоб до дому Как – то довести Хому. Там горилки из бутыли Внутрь Хоме с полкварты влили, Чтоб прошёл его мандраж, Он так поперхнулся аж… Водка – зло, но как иначе? Зато соображать он начал, И в глазах, глядящих ввысь, Появился некий смысл. На живые лица глядя, Даже волосы пригладил: «Да… такие вот дела… Ну и ноченька была… Много в свете…
А за ужином, под пиво, Стал он рассуждать хвастливо: «Что бояться? Так и так… Что я, братцы, не козак? Не боюсь! – всё голосил он, – Никакой бесовской силы!» Но когда привстал Явтух, У Хомы и взгляд потух! «Что уже?» «Пора, философ, Вон уж звезд на небе россыпь… Потянуло от земли…» И Хома кивнул: «Пошли…» Двинулись в храм по бурьяну, И философ непрестанно, Словно покидал наш свет, Всё оглядывался вслед. Видно было, что боялся, Всё заговорить пытался, Всё сочувствия искал, Но седой Явтух молчал.…
Только двор был незнакомый, Глядь, а он уже и дома! Вон и терем, и крыльцо, Чьё – то в ужасе лицо… Сунул он за пояс руку, Вытащил из жопы «штуку», Осмотрел её, протёр: «Надо ж, бля, какой прибор! Очень нужная вещица, Сразу видно – заграница! Ну, наука, вот дела, До чего уже дошла!» Тут и девки с теремочка Вылетели словно квочки: «Тятя, тятенька! Живой! Возвернулся сам домой!» «А нам сказано – то было, Что тебя волною смыло, Что пришёл тебе конец, А ты вот он, молодец!» «Правда, мы уж и не…
Тут же на стене гостиной Затуманилась картина, Словно бычий кто пузырь Растянул по раме вширь. И на нём, строкой бегущей, Появились буквы кучей, И рассыпавшись едва, Стали строиться в слова: «…Разве Господин тебе я? Я и подойти не смею… Для тебя я верный раб, Мне бы рядом быть хотя б… …Хоть средь дня, а хоть средь ночи, Всё исполню, что захочешь, Что на ум тебе придёт, Сделаю всё мигом… Вот!.. …Ни о чём не беспокойся, Ничего вокруг не бойся, Хочешь – ешь, а хочешь – пей, Госпожою стань моей!..…
С той поры пизду «прорвало», Что там только не бывало! И морковь, и баклажан, И цуккини, и банан… И различные предметы, Столько, что числа им нету! Настя как с ума сошла, Всё совала со стола! И сама всё удивлялась, Как в ней это помещалось, Вроде мелкая пизда, А заходит без труда! У «Страшилы» от излишеств Чуть ли не «сорвало крышу»! Он горячих баб таких Не встречал в мирах иных! Сроду не видал такое, Чтоб над бедною пиздою Кто бы так глумился сам, Вот уж вправду чудеса! «…Бабы – инопланетянки…
Перелёт на удивленье Занял лишь одно мгновенье, Настя глазом за весь путь Не успела и моргнуть. Только что в огромной зале Раскорячившись стояла, Всунув в задницу «рожок», Раз – и вот уже Торжок! Так вот «раком», с голым задом, В зарослях родного сада, Средь деревьев и кустов, В мир наш возвратилась вновь! Та ещё была картина! Белый зад из шубы длинной, И пизда под ним, как глаз, В белый свет уставилась! Благо ни один свидетель Появленья не заметил, А то от таких чудес Точно ебнулся бы здесь.…
Утром с Настей что – то стало, На неё тоска напала, Как в предчувствии беды, Сжалось всё внутри пизды. По привычке слилась смазка, Запросила писька ласки, Захотелось ей опять Боль с оргазмом испытать… Хорошо ещё, что «штучка» Продолжала попу дрючить, Настя хоть изнемогла, Страсть свою пережила. Но допёрла: монстр ей нужен! Плохо без него, к тому же, Как ни странно, целый день В мысли лезла всяка хрень: «…Вдруг, как он с тоски там жгучей Над собой что отчебучит?.. Или вдруг на остров тот Баба…
Долго ль в коме оставалась? Но очнулась, оклемалась, Претерпев и боль и страх, Среди зала на коврах… Повернулась вбок немножко: Видит, прямо у окошка Уж не «зверь», чей страшен вид, А «крутой» мужик стоит… Голышом стоит, в натуре, С обалденною фигурой: Ноги, руки, плечи, грудь, Любо – дорого взглянуть! Разве только что, быть может, Подкачала малость рожа – Лысый череп, уши вверх, В остальном – как человек! Но что важно и приятно – Член меж ног торчит поднятый На «одиннадцать часов», К…
К ночи матушка-природа Разродилась непогодой, Налетел внезапно шквал, Тучи серые нагнал. И справляя панихиду, Главный колокол с обидой, В одиночестве своём Бухал над монастырём… После жуткого эксцесса С охуевшим страшным бесом, Не осталось сил у всех Для разврата и утех. Потому-то вся обитель, Ошалев от этой битвы, На ночь Богу помолясь, В свои кельи разбрелась. Тихо радуясь исходу, О душе сестрицы Оды Скорбно вспомнили опять, Да и увалились спать… Настоятельница только Не могла улечься в…